Надежда Лубяницкая — гештальт-терапевт, психодраматерапевт, супервизор, тренер МИГИП. Руководитель Центра Гештальт-терапии Надежды Лубяницкой.
Нифонт Долгополов — гештальт-терапевт, психодрама-терапевт, супервизор, тренер, оргконсультант. Ректор МИГИП. Руководитель Бизнес Центра «Альф».
Мы не являемся сертифицированными семейными терапевтами, но достаточно много поодиночке или вдвоем участвовали в образовательных семинарах (В. Сатир, Л. Додсон, М. Барнетт, С. Нэвис, Д. Мелник, Б. и Р. Резники и др.) и интенсивах по работе с парами/семьями, а совсем недавно «демонстрировали» себя как пару на Гештальт-интенсиве GATLA в Словении.
Довольно много работая как гештальт-терапевты/психодраматисты с индивидуальными клиентами и с парами (по отдельности и совместно в ко-терапии), мы часто замечаем разницу в работе с ними. Об этой разнице мы и хотим поговорить в диалогической форме в этой небольшой статье.
Описывая «неприятности», мы, разумеется, не претендуем на их универсальность для всех клиентских пар или на то, что указанные проблемы должны быть и у других терапевтов — мы лишь делимся личным профессиональным опытом, хотя допускаем, что он может быть в чем-то полезен и для других психологов, начинающих работу с парами/семьями.
(Примечание: в данном тексте слова «психолог», «консультант», «семейный терапевт» синонимичны и обозначают психолога — специалиста по работе с парой).
1-я неприятность
Нифонт Долгополов. С индивидуальным клиентом профессиональному психологу довольно легко установить высокий уровень власти в терапевтических отношениях вообще и в конкретной терапевтической ситуации в частности. «Один на один» в пространстве «своего кабинета» психолог почти всегда «сильнее» клиента и может устанавливать и реализовывать свои правила, свои условия, которым клиент обычно «вынужден» подчиняться.
Двое клиентов, объединенных в пару, по моим представлениям, всегда «сильнее» консультанта. По крайней мере, мне полезно из этого исходить. «Сила» их заключается в том, что они могут «растаскивать» терапевта в разные стороны, «атаковать» его с разных сторон, стараться интенсивно использовать пространство терапии для подтверждения собственных жестких установок на тему «Мы так и знали, что никакой психолог и вообще никто не сможет нам помочь!», организовывать игру «Добрый — Злой клиент» и прочие незамысловатые или оригинальные манипуляции, забалтывать терапевта, устраивать бесконечные свары и т.д.
На мой взгляд, психологу лучше сразу признать преимущества «превосходящих сил противника» (2 всегда больше, чем 1) и объявить, что в «военных действиях» пары против терапевта последний заранее фиксирует свое поражение. Так что если пара хочет пользы от сессий, а не пустой траты своих денег, то надо установить режим сотрудничества, а не противостояния и сопротивления предложениям терапевта. У известных по работе с парами гештальт-терапевтов Р. и Р. Резников так называемое соглашение о поддержке диалога (Commitment to Dialogue) между партнерами и, разумеется, между парой и консультантом является одной из необходимых составляющих для организации диалога в целях психологического развития пары.
При этом пара, конечно, имеет право не соглашаться на то, что им по каким-то серьезным основаниям не подходит даже в порядке эксперимента.
Терапевт тоже имеет право говорить «стоп» тому процессу, который он не считает полезным для пары и для метода, в котором он работает (в конечном счете — для себя как для профессионала).
Надежда Лубяницкая. Я думаю, что уровень власти, который берет терапевт при работе с парой, должен быть выше, а способность консультанта к экспертной оценке различных процессов, происходящих во время сессии и в жизни пары, может быть существенно более значима, чем при индивидуальной работе.
Если необходимо «прервать прерывание», в индивидуальной терапии часто достаточно произвести мягкое осознавание, а для прерывания защитных механизмов у пары часто бывает нужен гораздо более сильный импульс. Это означает, что терапевту приходится сдвигаться в гештальт-терапии в сторону более экспертного полюса метода.
Разумеется, мера власти и «экспертности» у разных терапевтов отличается. Например, наша пара более экспертная. Резники же, на мой взгляд, меньше «руководят» парой, хотя тоже сами структурируют сеттинг — крестовую посадку терапевтов и участников пары, останавливают при необходимости процесс взаимодействия пары и т.д.
Важно отметить, что при работе с парой мы уделяем больше внимания получению участниками нового опыта (с индивидуальными клиентами — наоборот: главный акцент ставится на расширение осознанности имеющихся паттернов и других феноменов сознания): предлагается больше экспериментов, терапевтами организуются ситуации для опробования новых способов общения и т.д.
2-я неприятность
Нифонт Долгополов. Вторая неприятность, которая ждет психолога при переходе от работы с одним клиентом к паре — это то, что приходится иметь дело не с одним внутренним миром (и так достаточно противоречивым), а с двумя различными картинками, как правило, не интегрированными и противоположными в проблемной зоне. То есть работа психолога как бы удваивается, намного усложняется.
Выход из этого тупика может показаться парадоксальным — нужно цвести еще и третий «субъект терапии» — Пару как Единого клиента. Некоторые гештальтисты вообще не работают с индивидами в паре, а только с Парой как единым клиентом, другие, например, Б. и Р. Резники следуют правилу «трех свечей» (метафора стандартного бракосочетания (индивидуальные свечи задуваются во имя общей семейной свечи) переделывается: муж и жена призываются к сохранению своей индивидуальности — сохраняют свои «свечи» и создают еще одну общую «свечу»). Третья свеча, как ни странно, вместо еще большего усложнения ситуации упрощает ее. Терапевт не должен все время что-то исправлять, лечить, советовать (причем и одному, и другому партнеру), а спокойно передает эту ответственность самой паре: «Развернитесь друг к другу и попробуйте договориться (найти решение, рассказать друг другу о своей картинке и т.д.). Задача терапевта сводится всего лишь к наблюдению за процессом и к полезной обратной связи в перерывах между диалогами партнеров.
Мне близок резниковский подход, когда вначале партнеры описывают свои индивидуальные потребности и ожидания от сессии, потом пытаются выстроить общую задачу и через диалог продвигаются к своим целям.
Надежда Лубяницкая. Для освоения навыка видеть пару как единый организм (на что, конечно, потребуется время) очень важно не впадать в ощущение вашего сходства (слияния) ни с одним из партнером, смотреть со стороны за прерываниями саморегуляции этого большого организма.
3-я неприятность
Нифонт Долгополов. Третья «неприятность» — неравенство симпатий психолога-консультанта к участникам пары. Конечно, сознательно или бессознательно один из партнеров вызывает больше эмоциональной приязни, выглядит более «разумным» в своих ожиданиях, установках, более гармоничным в контакте. И соответственно, консультант вольно или невольно больше поддерживает данного партнера, вызывая этим агрессию другого партнера, а затем может быть подвергнут атаке со стороны обоих участников пары, поскольку они в случае небезопасности легко проецируют на терапевта всю ответственность за происходящее.
Неравенство поддержки часто может быть скомпенсировано при работе с ко-терапевтом, с которым заранее распределяются роли: кого из участников пары каждый из них постоянно поддерживает. К сожалению, прежде всего по финансовым соображениям, не всегда возможна роскошь иметь двух терапевтов на пару. В этом случае консультанту приходится сильно включать осознанность того, что собственно стоит за тем или иным терапевтическим предпочтением и симпатией, каким образом он сдвигает свою терапевтическую позицию в пользу одного из участников пары, каким образом ему полезно восстановить равновесие поддержки и интервенций в данной паре.
Надежда Лубяницкая. Для меня одна из сложных задач, которая стоит перед терапевтом, долго работающим с индивидуальными клиентами, такова: так и хочется «закопаться» в одного из партнеров (например, более психологически непроработанного). Когда видишь индивидуальное «прерывание» у одного из участников пары, требуется достаточно сложная перестройка на новый навык — отстранение от индивида и переход к увеличению осознанности дефектов парного взаимодействия. Кроме того, если терапевта «перекашивает», и ему неукротимо хочется полечить одного из партнеров, то важно удерживать себя и передать эту функцию второму, более «благополучному» участнику пары. Насколько этот участник берет ответственность за затруднение, происходящее в данный момент в паре, и умеет оказать помощь партнеру в этой ситуации (и, разумеется, самому себе), настолько более вероятно в их системе будут происходить позитивные изменения.
4-я неприятность
Нифонт Долгополов. Индивидуальный клиент обладает индивидуальными ценностями, правилами, нормами поведения (за которыми, естественно, проглядываются аналогичные конструкты из его родительской семьи, рода и других социальных систем). Пара как живая «микроячейка социума» более явно, сильно и устойчиво формулирует и демонстрирует собственные социальные нормы. Противостоять им и конфронтировать их в случае терапевтической необходимости консультанту часто гораздо труднее, чем внутренние скрытые нормы индивидуального клиента: терапевту приходится преодолевать как собственное смущение, связанное, в частности, с социальной установкой: De principiis non est disputandum («О принципах не спорят!»), так и соблюдать полезный баланс уважения к социальной норме пары и конфронтации ее в том случае, когда эта норма явно мешает гармоничному взаимодействию пары.
Кстати, поиск оптимального соотношения уважения к реальности пары и конфронтации разрушительных для пары установок, правил поведения и эмоциональных невротических механизмов (на языке гештальта — «баланс поддержки и фрустрации») является для меня одной из центральных линий работы консультанта.
Надежда Лубяницкая. Не уверена, что согласна с этим тезисом. Для меня проблема скорее заключается в том, что в паре у каждого существуют свои жесткие нормы («война родов» по К.Витакеру). Например, для одного из партнеров может быть «нормально» словесное оскорбление партнера («Ты — козел!») и нормально, что другой не имеет такого права, а должен смягчать агрессию, признавать свою вину и т.п., в соответствии с интроектом: «Женщина имеет право нападать на мужчину, а мужчина на женщину — нет».
И если в индивидуальной терапии осознавание дезадаптивности некоторых нормировок может производиться в конфронтации терапевта с клиентом (естественно, при хорошей регуляции консультантом уровня агрессивности процесса), то в парной терапии консультанту в каком-то смысле облегчается задача — ему не надо «брать себе на грудь» агрессию клиента, он может выступать эмоционально не включенным наблюдателем, более свободным от процесса «борьбы нормировок» и комментирован, процесс «воюющих партнеров» регулирующими осознавание репликами, например: «Похоже в этом месте у вас диаметрально противоположные установки и убеждения. Вы можете попробовать не переубеждать партнера в том, что он не прав, а просто постараться ясно услышать его и рас спросить, на чем основывается его установка».
