Ты научил не сдаваться
Ты мне много раз говорил, что "кризис — время строить". Те кто идёт далеко, смогут строить в кризис и именно в кризис будет заложена бОльшая часть фундамента будущего периода жизни. Теперь и мне довелось встретить настоящий кризис, зацепивший множество стран и мест. Не просто свой индивидуальный, а общемировой и масштабный. Я вспоминала много... твою рекомендацию, что пора строить. Это не просто. Но я не опустила руки. Мы все, твоя семья, прошли большой путь. Надеюсь семена прорастут в сильные долговечные растения, деревья. Пока сложно сориентироваться. Но мы не замерли. И живем с той яркостью и деятельностностью, которая нам доступна.
Ты научил доверять себе и делать то, во что веришь
Что меня потрясало в моём папе — это то, как ему удавалось жить до самой смерти именно так, как он это видел. Даже, если со стороны подобное представлялось окружающим и, в частности мне, невозможным.
Например, во-первых, когда он только заболел, за 8 лет до своей смерти, каждый его приближенный начал представлять, какую из своих ненормальностей Нифонт, наконец, в связи с болезнью приведет в более типичное русло. Например, я (и не только) наивно предположила, что, наверное, он перестанет летать на самолете или, по крайней мере, начнет летать реже. Но нет, до самой своей смерти папа летал столько, сколько ему было свойственно изначально, с поправкой лишь на количество имеющихся сил. А сил, пусть и становилось меньше, однако их по-прежнему было достаточно, чтобы со стороны пронаблюдать все странности Нифонта. На последнем году жизни мой папа организовал себе профессиональную поездку в Бразилию, куда не долетел исключительно в связи с фактом своей смерти. Ему не казалось, что человеку в «его положении» зачем-либо имеет смысл себя ограничить в полноте жизни и, в частности, в радости добраться в Бразилию.
Во-вторых, социальные ожидания и установки о роли умирающего, что интересы такого человека сужаются в связи его болезнью, сам он утрачивает способность быть поддержкой другим, ему остается лишь принимать новые ограничения и получать сочувствие. Я думаю, те, кто ходил к папе в больницу, не дадут соврать, что с ним нельзя было поговорить «как с болеющим человеком» или заниматься выражением сочувствия. Он жаждал, чтобы с ним делились новостями, впечатлениями, размышлениями про работу, дела, отношения, творчество. И сам рассказывал массу впечатлений, размышлений, новостей, почти все из которых не относились бы хоть как-то к тому, что он болеет и умирает. Оставалось лишь удивляться, когда он успел в таком объеме поучаствовать в обычной жизни, ментально и фактически.
Своих клиентов он некоторых вел до «последнего» дня жизни (в пятницу были последние сессии, в ночь с воскресенья на понедельник он умер). И, насколько мне известно, имел ресурсы оставаться им поддержкой и опорой. При том, что он был умирающий, все были готовы оставаться с ним и работать — видели в нем ресурс, а не его нужду перед неразрешимой трудностью. Я сама собиралась к нему на группу, которая должна была состояться неделей позже 22 января. Я планировала там быть не только по эмоциональным причинам (побыть с ним, увидеть его активным, увлеченным), но еще и потому, что была уверена в том, что это будет очень полезная и ценнейшая из групп для моего профессионального образования и развития.
Ему было важно оставаться «дающим» и он таким действительно был до самого конца.
Ты научил развиваться и искать перспективу
Нельзя ездить «плугом».
У папы были яркие представления о воспитании и обучении. В мои 5 лет мы поехали с семьей в Татры в Словакию покататься на горных лыжах. В этой поездке меня планировалось впервые научить ездить на лыжах.
Папа, как это с ним иногда случалось, жестко взял в этом вопросе инициативу в свои руки. Мы втроем пошли сначала в школу, которая относилась к данному конкретному горнолыжному курорту. Там дети гуськом и змейкой спускались с пологого склона держа лыжи «плугом».
Папа посмотрел на них внимательно и изрек: «Это не подходит!»
На папу удивленно смотрела мама. Я тоже не особо догадывалась, что ему не подходит и что, соответственно, мы ищем.
— «Плугом — это неприемлемо», пояснил папа.
С маминого лица удивление в связи с этим поясняющим комментарием не пропало, а даже дополнилось любопытством (Может быть, заодно и испугом, не помню).
Папа подошёл к самому безопасному из неучебных склонов и продолжил свою мысль:
— Я поучу тебя, или человек, который понимает, что плугом — тупиковый вариант развития.
— А что это такое, пап, «плугом»? И почему это так плохо?
— «Это когда ты едешь вниз, одновременно оттормаживаясь и перекрещивая лыжи буквой «Л». Тормозить нужно кантами! Между ездой, а не во время или вместо. Я хочу, чтобы ребенок учился владеть скоростью, а не противоестественной формой езды. Очень опасно рассчитывать в сложной ситуации, что добровольное перекрещивание лыж тебе поможет. А ещё приверженцев спуска плугом регулярно сбивают обучающиеся езде на кантах, первых практически невозможно объехать без хорошего навыка».
— «Но, похоже, большая часть людей на склоне считает медленные спуски наиболее безопасными для начинающих, а дети вне спортивной секции практически только так и катаются».
— «Пусть занимаются, чем хотят» — категорично отрезал папа.
Ты научил любить жизнь и ценить возможности
Однажды я прилетела к тебе в Израиль. Ты только что сделал операцию. Она прошла с осложнениями, в Россию домой тебя отпускать не планировали, поэтому я и твоя жена, мы по очереди прилетали, чтобы жить вместе с тобой и поддерживать эмоционально и делом.
Я была с тобой в больнице бОльшую часть дня, в среднем часов восемь. Вечером нужно было работать. Ведь я не увольнялась и не брала затяжного отпуска по случаю поездки. Работать было нужно минимум часа 4 ежедневно, а лучше 6, если сил хватит. Расписание получалось «плотным».
А за окном, тем временем, было прекрасное море. До прихода в больницу я завтракала, по возможности так, чтобы с учетом перекуса хватило сытости до ужина. Так вот море было настолько красивым и манящим, что несмотря на то, что оно никак не влезало в разумные рамки планирования времени, я таки с утра в нем успевала плавать. Я была несколько разбитой после ночной работы. Зато меня была готова забрать в свои объятия лазурная вода теплого средиземного моря на красивейшем пляже этой планеты. Мне казалось кощунственным пропустить такой шанс, такую ценность, такую редкую возможность. Ведь посреди Москвы с морями, солнцем и белоснежным песком все не очень удачно. А остальные планы и мероприятия дня уже предстояло провести в тех или иных помещениях, вне природы и воды.
Так я и марафонила от моря к больнице, от больницы к ночной работе и обратно к морю. Режим был «на пределе». Но болеют родственники не каждый день, поэтому момент был ответственный и стоящий усилий. И в какой-то из дней, когда мы общались с папой в больнице ты вдруг переменился в лице, погрустнел, как будто бы даже немного испугался и спросил: «А ты купаешься в море?»
«Да, — ответила я немного удивленно. — Каждый день».
Твое лицо успокоилось и озарилось спокойной радостью.
«Ну, тогда все в порядке» — заключил ты.
За пару минут нашего разговора я почувствовала насколько расстраивающей микро-трагедией для тебя было бы, если бы я сдалась, и меня бы не хватило на прекрасное, уникальное и чудесное.
Ты был очень страстным человеком, с огромной жадностью, любил жизнь. И даже абсолютно не желал в этом вопросе иметь чувство меры. Однажды ты летел в Австралию. Прямых перелетов из Москвы в Сидней не было. Поэтому летел пролетом через Китай. В городе твоего транзита располагались какие-то многовековые храмы, считающиеся архитектурными шедеврами и значимыми оплотами восточной культуры.
У тебя было 8 часов на то, чтобы покинуть аэропорт и вернуться туда на следующий рейс. По полтора часа дважды нужно было потратить на дорогу. За 8 часов необходимо хотя бы один раз поесть. И самое главное — «куда деть чемоданы?». В последние годы я часто летаю с походным рюкзаком вместо чемоданов. Это позволяет при необходимости и остром желании совершать экстремальные маневры совершать их с хотя относительным комфортом для себя.
Но у тебя неизменно был чемодан на колесиках для ручной клади и неудобная размашистая сумка, в которую ты совал все то, что не влезло в чемодан. И со всем этим добром на руках ты побежал смотреть около трех-четырех храмов, расположенных в различных точках города. Речь, кстати, шла о жарком летнем дне с частичным перемещением на общественном транспорте (электрички, позволяющие избежать пробок).
Ты добежал в тот раз до всех планируемых храмов. Я знаю, что когда ты говорил «бежать», это означало не спешить, а именно бежать, пока только несут ноги.
На что только ты ни был готов, лишь бы успеть воспринять и впитать прекрасное, когда представляется для этого возможность.
