(Фриц работает при группе, которая наблюдает, с одним из её участников. Середина сессии.)
Фриц: О'кей, давайте воспользуемся пустым стулом. Задай Дону (самому себе — прим. редактора) этот вопрос.
Дон первый: Дон (Дону-«пустому стулу» — прим. редактора), почему ты хочешь выпрямить себя или кого то другого?
Фриц: Теперь перемени стул. И, это важная фраза, начни создавать сценарий этого разговора.
Дон второй: Ну, Дон (первому Дону, который сейчас «пустой стул» — прим. редактора), ты недостаточно хорош такой, какой ты есть, так что тебя надо растянуть.
Дон первый: Ну, вполне возможно. Человек никогда не знает, каковы его возможности, пока не вытянется. Я согласен, мне нужно вытянуться.
Дон второй: Да, похоже, что ты меня понял, и тебе осталось только предпринять что-то по этому поводу.
Дон первый (в другом стуле): Ну, я стараюсь что-то с этим сделать, м-м, иногда. Я постоянно помню, что мне нужно что-то с этим сделать. Но я не всегда это делаю. Только изредка.
Фриц: О! Мы познакомились с одним из наиболее частых разделений в человеческой личности — собакой сверху и собакой снизу (topdog and underdog). Собаку сверху в психоанализе называют супер-Эго или совестью. К сожалению, Фрейд упустил из виду собаку снизу; он не заметил, что в конфликте двух собак побеждает обычно нижняя.
Я назову их часто встречающиеся характеристики. Собака сверху постоянно считает себя правой. Иногда она действительно права, но считает она себя правой всегда. Дон принимает как само собой разумеющееся, что эта собака сверху, которая велит ему вытягиваться, права. Собака сверху всегда говорит вам, что вы должны то-то и то-то, и угрожает, что если вы этого не сделаете…
Однако собака сверху очень прямолинейна. А собака снизу ищет другие методы. Она говорит: «Да, я обещаю, я согласна, уж завтра, если я только смогу…» (Смех.) Так что собака снизу — прекрасный фрустратор. И собака сверху, разумеется, не даст ей с этим остаться, она приветствует употребление розги, так что игра само-мучения или самосовершенствования, (называйте, как хотите), продолжается год за годом, так и эдак, и ничего не происходит. Правильно?
Дон: Не совсем так, но… Собака сверху продолжает давить, и получает…
Фриц: Скажи это собаке сверху.
Дон: Ну, ты продолжаешь подталкивать меня, и иногда я даю тебе кое-что, но я часто чувствую, что тебе этого недостаточно, это не вполне удовлетворяет твои требования.
Фриц: Побудь собакой сверху и требуй. В чем состоят твои требования? Ты должен…
Дон: Ты должен стать гораздо более организованным, и ты мог бы гораздо более толково, чем ты это делаешь, распоряжаться тем, что у тебя есть.
Фриц: О'кей. Опять то же самое. Сделай с другими то, что ты делаешь с собой. Скажи это другим, тем, кто здесь сидит.
Дон (вздохнув): Билл, если ты хочешь исправиться, тебе следует стать гораздо более организованным и лучше использовать свое время и энергию. Энн, тебе следует стать гораздо более организованной и лучше обходиться… лучше обходиться со всем, и ты пойдешь гораздо дальше. Гейл, ты тоже могла бы это.
Фриц: Как ты себя чувствуешь, когда говоришь это другим, а не себе?
Дон: Я чувствую, что они могут послать меня к черту.
Фриц (группе): Пошлите его к черту. Он все ворчит и ворчит, и никто еще не послал его к черту.
Гейл: Иди к черту.
Дон: Разве я не говорил тебе столько раз (смех), что тебе нужно больше работать?
Гейл: Действительно говорил.
Дон: Энн, разве ты не можешь больше работать? Разве ты не можешь лучше организовать себя?
Энн: Мне не хочется, спасибо Дон Бэбкок. (Смех.)
Дон: А ты, Билл? Ты пошел бы гораздо дальше, если бы лучше организовал себя. Ты был бы сейчас богатым человеком (смех). У тебя было бы фантастически успешное дело, если бы ты был более организован и усерднее работал бы — с твоим талантом.
Фриц: О'кей, как ты сейчас себя чувствуешь?
Дон: Я очень доволен собой. (Смех.)
Я могу предположить, зачем эта идея («сильной» собаки снизу) нужна была Перлзу. Она была инновационной для своего времени и хорошо иллюстрировала ценность безусловного принятия себя. Тем более, что основоположник психотерапии Фрейд, был очень экспертен, интересовался механизмами тех или иных нарушений, дифференциировал «нормальное» — «патологическое» и тем самым «упустил» тот простой момент, что безусловное принятие одним человеком другого (вместо непрерывной оценочности), а затем человеком самого себя, бывает порой, единственно необходимым для полного «исцеления» и обретения удовлетворенности.
В общем-то, субъективное переживание неудовлетворенности практически тождественно (прямое следствие) непринятию себя или реалий окружающей действительности. А если непринятие стало бы принятием, то было бы невозможным испытать неудовлетворенность (при тех же абсолютно не изменившихся внешних контекстах). Например, самоотчеты узников. Соответственно, тогда психотерапию можно понимать как процесс, результатом которого становится принятие. А ее методы являются ответом на вопрос — как реализовать становление принятия вместо непринятия. Потому что, очевидно, если просто выслушать человека, а потом сказать — принимай вот это и вот это, ты этого пока не принял, от того и испытываешь страдание. То, человек, даже если и захочет (воспримет посыл без протеста), чтобы это принятие в нем случилось, не сможет к нему прийти.
Но для меня, терапия — не всегда только инструмент принятия себя и жизни. Хотя это и очень важная ее часть. Что если человек не испытывает недостатка в принятии себя, но искренне фрустрирован дефицитом достижений, смыслов, радости творчества? Например, по моим наблюдениям, родители, которые от всей души очень мало требуют, не являются таким уж краем обетованным для ребенка (чего справедливо было бы ожидать по заверениям концепций гуманистических психологов). Внутри ребенка «справедливо» может укрепиться ощущение, что от твоих усилий или не-усилий ничего существенно не меняется. Не в значении, что ты не можешь ни на что повлиять (как при выученной беспомощности), а в контексте, что как будто бы активность твоя никем не востребована, на нее не рассчитывают (все и так справляются, всё и так идет своим чередом). Смысл усилий тогда попадает под сомнение, если только не родится от какого-либо эмоционального потрясения и не зажжет внутреннюю мотивацию.
Разве единственное, что стоит предложить такому человеку — еще раз опыт принятия себя? Разве не придумываем мы для своих детей различные способы, чтобы они учились лучше управлять собой и использовать свои ресурсы, вместо того, чтобы плыть туда, куда понесет течение? Разве не знаем мы, что существуют родители, существенно преуспевшие в том, чтобы помочь ребенку овладеть собой. И это овладение в своем самом благоприятном варианте не противоречит принятию, а лишь добавляет опцию, которой можно воспользоваться по желанию — добиваться намеченного, продиктованного нашими внутренними смыслами.
И, коли, признаем мы это все справедливым для воспитания детей, разве развитие взрослого должно идти в обход повышения самообладания? С чем вырос, с тем и оставайся.
Мой ответ. В примере Перлза, «собака снизу» ведет себя как инфантильный ребенок у еще пока малоопытного родителя («собаки сверху»). Родитель попеременно либо в состоянии праведного требования, либо в состоянии растерянного непонимания — «отчего нулевые результаты, замыслы же такие благие?!» Собака снизу — не бессознательное в чистом виде. Она способна, потенциально, к зрелости, к признанию своих ограничений и к честным осознанным ответам «собаке сверху». А «собака сверху» пригодна к пониманию природы, устройства «собаки снизу» и нахождению требуемого подхода к ней. Как толковый родитель, знающий, какие приемы с детьми бесполезны, хотя и приходят первыми в голову. Способность собак безрезультатно противостоять друг другу — это интроецированная дисфункциональная коммуникация, с большой вероятностью реально имевшая место между родителем и ребенком в детстве последнего (но не обязательно). Соответственно, вопрос ни в том — должна ли «собака сверху» усмирить свои аппетиты, и, отказавшись от них, позволить человеку испытывать удовлетворенность собой. А в том, чтобы две собаки умели друг друга понимать и принимать. Как в парной терапии, только внутри одного человека. Родителя, корректно понимающего свою родительскую позицию — не имеющего ригидных ожиданий, невозможно «победить», только расстроить. Не будучи охваченным тягой к власти, он не стремится к «победе» над «собакой снизу» (ребенком). Возможна только одна победа — примирение собак: либо обе победят (договорятся, объединятся в команду), либо обе проиграют (страдание любой из них придется переживать «хозяину»).
