Работа с будущим (футуропрактика) — психодраматическое путешествие во времени. Этот «случай» состоит из синтеза работы с несколькими очень похожими реальными парами.
Итак, ко мне пришла по чьей-то наводке парочка — Мама (назовем ее Валентиной) и Дочка (пусть будет Алена). Обе как с картинки — иллюстрации педагогических раздумий Надежды Константиновны.
В смысле Мама — чуть ли не с классическим педагогически-ориентированным пучком волос на голове… Нет, правда-правда, она на самом деле чуть ли не директором школы работала… А Девочка — с ангело-образным личиком, подросток — тоже почти с картинок 30-х годов, немного повзрослевшая девочка из «Тимура и его команды». Ну, очень светло-доброе лицо… И я — такой притворившийся абсолютно положительным Доктором Айболитом: «Ну-с, что Вас привело ко мне? Красное горлышко?… Не беда-с…»
Но наше трио в малиновом сиропе начало быстренько распадаться на первом же абзаце торопливого рассказа Мамочки:
«Я в отчаянии… Я не знаю, что делать… Ей нет еще и тринадцати…
(Тут по лицу девочки отчетливо промелькнула жгучая волна вызывающей сексуальности… В ее глазах, с недетским любопытством разглядывавшим меня, ярко светился женский вопрос-утверждение: «Ну и как я тебе — правда, нравлюсь?».
Любой мой ответ глазами таил опасность: «Нет» означало бы приписывание меня к соратникам педагогического занудства матери, «Да» — означало бы моментальное низвержение в Ниагару лолитовских буйств… Я быстро выбросил Гайдара с балкона и начал бешено перелистывать Набокова…
Продолжая слушать сетования Валентины, я умудрился безмолвно отсигналить глазами одновременно тройным ответом невменяемого тестируемого респондента: и «Да», и «Нет», и «Не знаю».
Девочка заинтриговалась… Я перевел дыхание и взглянул на Маму.
Впрочем, Мама-Валентина тоже была не проста в своем учительстве. По открытости ей мог бы позавидовать прошедший немало групповых тренингов брат психолог. Похоже, бесплатный долгосрочный тренинг с глубинным личностным ростом ей устраивала Дочка-Аленушка…
«Вместо того, чтобы каждый день ходить в школу… (Ну-ну, эти родительские интроекты о светлой гимназической старине с обязательным присутствием на уроках, так же как о безоблачных безразводных браках «и умерли в один день») … она проводит все время в солдатской казарме, флиртуя с взрослыми солдатами… Хотя она и говорит, что не занимается с ними сексом…».
Девочка, правда, тут же при этом надела на лицо ветхозаветное выражение неподдельной смущенной скромности: «Ну что вы, мама, право…».
«Да уж… — подумал я. Вот, влип…».
Они так мастерски разыгрывали двухчастный ролевой дуэт «Мама-зануда и девочка-соблазнительница», а после: «Мама-бичеватель порока и девочка-скромница», что их вовек не выведешь на продуктивный диалог. …
Я объявил им обеим, что готов им помочь, но что «играют вместе они так «слаженно-безупречно», что мне нужно для того, чтобы «встрять» третьим — поговорить с ними наедине… Аленушка отправилась пить кофе на кухню офиса… Опухшая от чувств Валентина осталась…
«Я просто в отчаянии. Это все время бой… Я пыталась ее заставлять силой — она выпрыгивает в окно и тогда не ночует дома… Я пыталась лаской — она даже приходит на первый урок, … а со второго быстро ускользает, … говоря учителям, что идет к врачу, за справкой в милицию или находит тысячу других предлогов или просто линяет…».
«Я не понимаю ее … неужели ей не страшно. Что ее судьба просто разрушится… что она не получит образования. … Еще меня гложет вина: потому что это не родная дочь. У нас долго не было детей и, когда мне было тридцать пять, я взяла ее из детдома… Я никогда не говорила ей… Она сильно обиделась и разозлилась, когда узнала… Я мучаюсь и от этого, и от того, что, может быть, неправильно воспитывала ее. … Во всяком случае, я и сама ее никогда не наказывала и мужу не позволяла. … Иногда я хочу уже ударить ее от бессилия. … Нет, Слава Богу, пока мы еще не деремся… Разве что чуть-чуть, когда уж обе заведемся… Я её хочу понять…».
В этом месте я начинаю благодарить Морено за изобретение бессловесных иррациональных способов понимания — через принятие роли и ролевые действия. Поскольку умом это действительно невозможно понять: жила девочка-«припевочка», розовые бантики, белый передничек и вдруг… превращается в «развратное» существо, ночующее часто в казарме, посылающая матом мать, хоть и негромко пока, но вполне отчетливо…
«Откуда узнала о том, что она из детдома… Такую закатила мне истерику. … И впервые ушла из дома… (Действительно — не отдавать же всю злость на бросивших ее биологических родителей приемной матери…) И с тех пор, как только я начинала с ней спорить и не дай Бог воспитывать – она сразу зло обрезала: А ты вообще не имеешь права меня поучать – я не твоя родная дочь… И это за все хорошее, что я ей давала…».
(За что???!!!. Это уж точно умом не понять … Правда, Мама в долгу тоже не оставалась: «Если не будешь слушаться, так я тебя в колонию упрячу!!!»)
Ну ладно… Смена декораций и главных героев…
Алена сначала осторожно (мало ли чего ждать, все-таки, от взрослых мужчин «со стороны матери»), потом более открыто начинает говорить о своем бессилии. … Тем более что мне действительно сильно интересно «устройство» ее жизни и безразлично «переустройство», особенно насильственное…
«Она меня достала… меня уже тошнит от этой школы и от этих уроков. С солдатами мне интересно… Они меня признают. Интересуются. … Нет, секса прямого нет — я побаиваюсь. Хотя тискать норовят. … Ночую. … Да нет — в основном я ночую у своей подруги, она старше меня, мы пьем, покуриваем… Мне интересно с ней. … А возвращаться иногда домой — удавиться. Я не понимаю мать — никак не могу найти с ней контакт…».
У меня потихоньку просыпается уже много сочувствия к их обоюдной беспомощности и боли, и я готов рискнуть отправиться с ними в путешествие в будущее… Похоже, обе изрядно измучились от яростного неконтакта с друг с другом. И готовы к непростой психодраматической работе – футуропрактике. Может путешествие в будущее даст им шанс встретиться, если не удается встреча в настоящем?
Я приглашаю обеих и объявляю, что сейчас и мама, и дочка будут пробовать понимать друг друга, но не через бесконечные разговоры друг с другом, приведшие обеих к отчаянию, а по-другому…
Начинаю с Мамы… она все-таки больше измучена… Дочку приглашаю просто быть в роли наблюдателя… Валентину же прошу встать на импровизированную площадку-сцену, которая разделена на две части: сцена Настоящего и сцена Будущего. Сцена Будущего отделена от Настоящего «классическими» Вратами Будущего — две горящие свечки, обозначающие створы ворот.
Сначала Мама в Настоящем произносит душераздирающий монолог о своих отношениях с Дочкой (частично уже изложенный мне в личной беседе), правда на этот раз в ее Роли гораздо больше злости и возбуждения, и меньше жалостливых причитаний. … Затем я прошу ее начать быть в Роли «Смотрящей в Будущее»…
«Глядя в Будущее… (она разворачивается в сторону Будущего, тут же теряет свою злость, и на лице ее появляется неподдельный страх и тревога) лучше туда не смотреть…». И она действительно отворачивается… и, похоже, собирается плакать.
Придется поддерживать… Я встаю рядом с Валентиной. Алена впервые за нашу встречу смотрит на Маму с оттенком сострадания. Поскольку может впервые вышла из-под обстрела прямых или косвенных обвинений и стыдящих упреков в свой адрес…
«Но поскольку я Вас буду поддерживать в исследовании Будущего, то Вы можете представить самые неприятные или опасные сцены в будущем, от которых вы сейчас просто отворачиваетесь. … Итак, самая страшная сцена, которую Вы себе представляете в жанре «антиутопия» в ближайшем будущем это…?».
Валентина уже более уверенно смотрит за Врата, хотя боли и страха хватает в ее глазах. … «Однажды Алена возвращается из казармы и говорит мне: «Мама ты знаешь, а у меня сифилис»
Да… сценка ничего себе… но «антиутопия» все-таки даже литературно безопасный жанр – не реальность, но «Предупреждение о возможности». Главное не «держать» Маму в разговорах.
«Ну и давайте сразу и поставим эту сценку…». Мы быстренько проходим сквозь Врата, я вместо Дочки выставляю из своего «психодраматического чемоданчика» подходящую куклу-барби, а настоящую Дочку прошу встать рядом с Мамой на роль Дубля. И объясняю обеим, что в задачу Дубля будет входить только стоять рядом с Героиней, настраиваться на ее эмоциональные переживания и иногда повторять ее слова.
Я с нескрываемым интересом слежу, чем же закончится эта «Венерическая История» … Простые рокировки при обмене ролями с Дочкой (при этом сама Алена играет роль Валентины), неожиданно приводят реальную Мамочку не к терзаниям о проваленном носике дочки, но вполне к мирному исходу. Подозрительные язвы после похода к «психодраматическому врачу» оказываются просто издержками подросткового созревания девочки.
Когда Валентина вдруг с удивлением обнаруживает рассеивание собственных же страхов, причем без малейшей подсказки со стороны Дочки или «Доктора-Айболита» она искренне озадачена. … Неужели все ее пугалки о демонической природе Алены всего лишь плод ее воображения?
Алена даже не злобится мстительно, а просто искренне рада и облегченно восклицает: «Мама я же тебе говорила, чтобы ты не наворачивала!…».
Я попросил их на прощание, чтобы они и не обольщались «розовой психодраматической реальностью», но и не гнали бы волну обесценивания случившегося – просто доверились бы новому опыту контакта…
Ушли они, если, не обнявшись, то, по крайней мере, впервые мирно разговаривая о чем-то житейском…
На следующей сессии я уже попросил Алену поставить перед Мамой свои страхи перед Будущим. … И Валентина увидела грустную сторону своей учительской жизни – поскольку Дочка примеривала на себя судьбу матери далеко в не радужном варианте.
«Денег не хватает даже на простые удовольствия жизни». Сверстники не сильно-то восхищаются, когда узнают о ее профессиональном занятии: «А-а-а… училка. … А помнишь, у нас дура — училка была…»
Да… ассоциации не сильно уважительные…
А потом Мама увидела со стороны, что бездомными дети бывают не только, когда их официально бросают родители. Во всяком случае, в футуропрактике ее внучке просто не оставалось времени быть со своей обессиленной работой Мамочкой-Аленой…
Я не раз останавливал действие и, подходя к Зрителю-Валентине, просил ее делиться чувствами. … Иногда она возмущалась «карикатурой» на ее собственную жизнь – я ее успокаивал, что это не дословное зеркало жизни Мамочки, а Будущее, которого боится Дочка…
И тогда Валентина переходила к состраданию и потихоньку начинала понимать, что Дочка ищет в своих «внешкольных поисках» возможности улучшить свою жизнь, найти новые вешки и ценности, кроме тех, которыми щедро, а иногда и с перебором кормила ее Мамочка…
А еще вдруг Мамочка осознала к концу драмы, что в жизни ее Дочери действительно было слишком много Школьной Жизни. … В Школе ее окружала учительская Заботливость. … Не покидала ее эта учительская Опека и Назидательность и Дома, в своей семье…
Мы встречались еще раз пять… Они всегда приходили вдвоем. Продвинулись на пять лет вперед – до совершеннолетия Дочки. После очередной встречи Валентина позвонила мне и сказала: «Я не знаю, что там будет с моей Дочкой и со мной. … Но я теперь чувствую достаточно уверенности в себе и в ней, чтобы проживать эту новую реальность уже не в футуропрактике, а в настоящей жизни…».
